Бизнес идея научный центр
Научная коммуникация — передача учеными своих знаний вне научной среды — занятие не столь безобидное, как может показаться. Даже тогда, когда оно общепризнанно благородное. Взять хотя бы Сергея Капицу — эталон ученого и популяризатора науки. Мало кто знает, что за свою медийность он поплатился научной карьерой. Пока советские и российские зрители восхищались вместе с Сергеем Петровичем наукой и учеными, в АН СССР сочли подобное фиглярством, из-за чего Капица потерял возможность избраться в ее члены и навсегда остался скромным профессором. Конечно, правило существовало не только для него. Сыну нобелевского лауреата Петра Леонидовича Капицы, брату великого географа, первооткрывателя озера Восток в Антарктиде Андрея Петровича Капицы (оба — члены академии), автору четырех монографий, десятков статей, 14 изобретений и 1 открытия, — ничто не помогло.
Правило касты — герметичность — не изменила и перестройка. «Хождение в люди» — благородное дело просвещения, открывающее человечеству тайны науки и радость познания — по-прежнему не одобряется среди «своих». Причем многие сторонники этого мнения — старшее поколение ученых, занимающих значительные должности.
В международной практике такая дискриминация общественной активности ученых носит название «эффект Сагана». Примерно одновременно с Капицей в США звездой и лицом науки стал астрофизик Карл Саган. Но не стал он пожизненным профессором в Гарварде и членом Академии наук США, хотя с научной точки зрения был достоин и того и другого.
Наверное, в свете этого должен стать понятнее стереотип, согласно которому ученые не любят говорить о науке с обычными людьми. Это отнимает время, за это не платят, а могут и наказать. Тем не менее сегодня все больше молодых ученых действуют вопреки устоявшимся правилам: читают открытые лекции, участвуют в телешоу, дают интервью глянцевым журналам. В России сегодня это единственный способ дать своим научным знаниям хоть какую-то жизнь за пределами лаборатории, там, где они смогут стать инновациями, технологиями и вдохновением. Возможно, это не способ, а надежда.
Открытие ищет друзей
В сознании мечтателя трансфер технологий на рынок происходит почти божественным озарением. Вариант первый: ученый, наблюдающий изменение цвета колбы в своей лаборатории, внезапно осознает его рыночную перспективу и пускается в бизнес вместо того, чтобы писать научную статью. Вариант второй: бизнес сваливается прямо на голову ученому и начинает внедрять и продвигать его открытия, параллельно осыпая профессора деньгами. Но на деле против первого сценария работает привычная герметичность научной среды и непроработанность нормативной базы в сфере интеллектуальной собственности и использования государственного оборудования в коммерческих целях. А против второго — тот факт, что бизнес и наука говорят на принципиально разных языках и вращаются на разных орбитах. Чтобы найти друг друга, им требуется нетривиальная помощь.
В Советском Союзе задача трансфера технологий решалась на уровне всеобщего планирования. Академия наук — форпост познания — занималась фундаментальными проблемами и решала приоритетные задачи. Однако она составляла едва ли одну десятую часть могучего организма советской науки. В ведении каждого отраслевого министерства, планировавшего и регулировавшего работу своей отрасли промышленности, находились отраслевые институты, задачей которых и было привести фундаментальные разработки в промышленность.
С распадом СССР рухнули отраслевые министерства, а с ними — и вся отраслевая наука. Некоторые НИИ еще сохраняются в структурах вроде «Росатома» или «Роскосмоса», но система трансфера технологий перестала существовать. Отчасти поэтому система фундаментальных исследований повисла в воздухе и не дает пищу для экономического роста.
Декларативно функцию инноватора многие годы бессмысленно возлагали на РАН, но по факту преемница АН СССР никогда не выполняла таких функций. Для их развития требовались серьезные ресурсы, которых у РАН никогда не было в условиях хронического недофинансирования, затянувшейся реформы и структурных преобразований. Локальные попытки стимулировать связи науки с промышленностью вроде грантовых программ «Исследования и разработки» априори неэффективны: их могут получить либо люди, уже имеющие связи с промышленностью, либо симулирующие их. В этой системе нет гибкости и возможности широкого поиска партнеров.
В сложившейся ситуации ученым, которые задумываются о жизни своей работы за пределами статьи в научном журнале, остается одно — говорить. Рассказывать о своей работе в СМИ и соцсетях, искать новые площадки с большим охватом.
Популяризация и прогресс
Да, так бывает. Иркутский эколог, директор НИИ биологии Иркутского государственного университета Максим Тимофеев говорит, что после каждой значимой публикации в федеральном СМИ к нему обращаются сразу несколько представителей бизнеса — от малого до компаний уровня списка Forbes. Обращаются с идеями разной степени идиотизма с точки зрения науки, но одна из десятка таких идей может стоить всех остальных. Группа Тимофеева начала совместную работу с компанией «Бионика» по разработке цифровых платформ на основе ИИ для промышленной экологии. Ученые разработали сенсоры для изучения состояния воды в Байкале, а предприниматели смогут приспособить их для широкого круга задач.
Владимир и Александр Виноградовы из Университета ИТМО — чемпионы медиаактивности. С компанией Nanoprotech ученые коммерциализировали свои разработки в сфере нанохимии, создав для них средство против коррозии, жидкий диэлектрик, универсальный водоотталкиватель и жидкость для пожаротушения. А физики из НИИЯФ МГУ (группа профессора Владимира Кукулина) настолько поразили компанию Nvidia своим пресс-релизом о возможностях проводить сложные квантово-механические расчеты на персональном компьютере с графическим процессором вместо огромного суперкомпьютера, что те сами связались с ними и предложили безвозмездно свои новые графические процессоры для отработки методики и дальнейших исследований.
Потенциал научной коммуникации для науки все больше осознают и в руководстве университетов, обладающих достаточными ресурсами для развития. В помощь ученым в пресс-службы нанимают профессиональных специалистов-коммуникаторов, которые берут на себя организационную часть продвижения науки в СМИ и соцсетях, организуют мероприятия и готовят ученых для работы с аудиторией неспециалистов. Профессия «научный коммуникатор» уже почти 30 лет существует в Европе, США и Австралии, а в России закрепилась лишь в 2016 году с созданием соответствующей магистерской программы и профильной профессиональной ассоциации. Как раз им-то и предстоит преодолеть культурные препятствия, с рассказа о которых начался этот разговор. Делать это нужно не только ради бизнеса. Ровно до того момента, как ученый начал работать на частные деньги, его исследования поддерживались из бюджетных денег. А значит, мы — налогоплательщики — имеем право узнать о том, что было сделано. Может быть, и даже совершенно точно, прямо сейчас где-то в лаборатории ученый-новатор уже работает над своим открытием, которое сможет вывести ваш бизнес на новый уровень.
25 октября в Европейском университете в Санкт-Петербурге прошел первый день конференции «Взаимодействие науки, образования и бизнеса: инновационные ландшафты Европы и России». Конференция собрала людей из компаний, университетов, исследовательских организаций и административных структур России и нескольких стран Европы и стала площадкой, где завязался диалог между представителями бизнеса, образования и науки, обозначивший нужды и проблемы в их взаимодействии. Slon публикует основные тезисы некоторых из докладов.
Наталья Смородинская, Институт экономики РАН
Инновационные ландшафты, инновационные экосистемы, инновационные кластеры. Как они могут способствовать стабильному инновационному экономическому росту?
Мировая экономика движется в сторону сетевой организации, которая является синтезом иерархического и рыночного способов социальной координации. Глобальный кризис, уничтожающий традиционные иерархии, стимулирует этот процесс, в результате чего рождаются кластеры с коллаборативным управлением. Сетевая организация рождает инновационные экосистемы, где инновации нелинейны, а сотрудничество крайне важно.
Кластеры рассматриваются в контексте теории конкуренции Портера – как агломерации, фокусирующиеся на постоянных инновациях, или как географические концентрации связанных между собой компаний. С момента возникновения кластеры развились и стали сложными динамичными системами. Их можно сгруппировать по четырем категориям:
индустриальные комплексы, где нет сетевого эффекта; фокальные сети, напоминающие пирамиды, иерархии с горизонтальными связями; региональные сети со многими центрами, где начинают проявляться эффекты сети; наконец, региональные инновационные кластеры (RIC), в которых эффекты сети складываются с эффектами сотрудничества.
Региональный кластер состоит из разных организаций – компаний, местных властей, академий и университетов, НКО и банков, а также из необходимой инфраструктуры, такой, как человеческий капитал, правовая среда, транспорт и коммуникации.
Это близко идее Triple Helix, в которой сближение и коэволюция науки, бизнеса и государства порождают сетевые эффекты взаимодействия. В некоторых случаях, например в Европе, возможно создание макрорегиональной инновационной системы, представляющей собой кластер из кластеров.
Однако в России идея Triple Helix не сработала из-за бюрократического капитализма – отсутствия связей между бизнесом и наукой вследствие излишней закрепощенности последней, ее зависимости от государства.
Итог таков: коллаборация и сети – ключевые элементы постиндустриального общества, образующие постиндустриальный ландшафт. Региональные инновационные кластеры – это кирпичики современных экономик, и их создание – макроэкономическая необходимость.
Ирина Дежина, Институт мировой экономики и международных отношений РАН
Наука в российской инновационной политике
Прежде всего российская наука разительно отличается от науки остальных стран мира: только в России государственный бюджет доминирует в расходах в этой сфере. Даже так называемый бизнес-сектор – государственные компании – с точки зрения научных исследований наполовину финансируется государством. По сравнению с другими странами в России крайне низка инновационная активность, а в кадровой структуре преобладают люди старшего возраста.
При этом существуют государственные программы для развития университетов и науки в них, предусматривающие создание крупных федеральных (таких, как ДВФУ, ЮФУ, СФУ и так далее) и научно-исследовательских университетов (как, например, НИУ ВШЭ, НИУ ИТМО и другие).
Самих условий для занятия наукой, однако, нет: преподавательская нагрузка с каждым годом растет, а бюджетное финансирование налагает большие ограничения, к примеру, нельзя использовать бюджетные деньги для найма технического персонала с целью поддержания оборудования в рабочем состоянии.
Более того, сама задача, ставящаяся перед университетами, странная и противоречивая: университеты должны заниматься фундаментальной наукой, конкурируя с Академией, но в то же время заниматься и прикладной наукой – через сотрудничество с бизнесом.
Программа мегагрантов, которая также является одной из главных мер по стимулированию науки, не получила однозначной оценки. Иностранные коллеги оценивают ее позитивно, а российские ученые – более критично: требование четырехмесячного (в год) пребывания иностранного ученого, привлеченного по мегагранту, в России не всегда может быть выполнено, поскольку часто специалисты не хотят переезжать.
Еще одна программа по развитию науки имеет полуофициальное название «1000 лабораторий». У каждой такой лаборатории, получившей государственное финансирование в рамках программы, может быть гибкая и меняющаяся аффилиация, а сам грант выдается на пять лет конкретному научно-исследовательскому коллективу.
Другая программа называется «Технологические платформы» и предполагает сотрудничество индустрии и университетов, особенно на стыке наукоемких производств. Инициатива имеет аналог в Европе, однако там технологические платформы создавались снизу вверх, в то время как в России процесс идет в противоположном направлении.
Самая печальная глава в российской науке – это реформа трех академий наук (РАН, РАМН и РАСХН), создание ФАНО и российского научного фонда и сопутствующая переоценка научных институтов. Проблема в том, что нет никакого стратегического видения и даже простого объяснения реализации подобных инициатив – не обозначен даже автор реформы.
Несмотря на не самую радужную динамику развития российской науки в целом, можно отметить некоторые позитивные результаты попыток сотрудничества компаний и университетов. Последние начинают понимать нужды бизнеса, расширяются контакты с обеих сторон, иногда складываются практики долгосрочного сотрудничества, а сами компании, приходя в университеты, развивают там собственные образовательные курсы.
Вот три главных вывода:
Первый, позитивный – государство пытается изменить организацию науки и сделать ее более современной. Второй, который смущает и одновременно настораживает, – это ожидание немедленных результатов в науке со стороны государства. Третий, вызывающий негативные эмоции, – полное отсутствие стратегического видения и обилие всевозможной и чрезмерной документации во всех областях науки.
Рэй Пинто, Microsoft Europe
Ключевые технологические тренды грядущего десятилетия и взаимодействие «наука – образование – бизнес» в России и Европе
Технологические тренды невозможно остановить. Они проходят сквозь бизнес, науку, образование и государство. Несмотря на это, их можно распознавать и учиться использовать. Пример из этой области – музыкальная индустрия. С приходом цифровых носителей за период с 1995 по 2005 год она сильно изменилась. Многие крупные игроки пытались сопротивляться процессу перехода на цифровую форму дистрибуции, и их дела приходили в упадок, другие, наоборот, приспосабливались, как, например, компания Apple, создавшая iTunes.
Современные технологические тренды – это, во-первых, облачные вычисления, которые позволяют обрабатывать огромные массивы данных. Во-вторых, новые форм-факторы технологий и интерфейсов. Обычная потребительская техника все больше соединяется с интернетом и компьютерами, а облик самих компьютеров постоянно меняется, взять, к примеру, планшеты, которые появились относительно недавно, но имеют огромный успех на рынке. В-третьих, естественные интерфейсы (natural user interfaces) – когда не люди адаптируются к компьютерам, а компьютеры к ним. Соответственно, существует задача научить компьютеры видеть и распознавать так, как это делает человек, и она решается с помощью дисциплинарной области «машинное обучение» (machine learning).
Россия обладает огромным человеческим капиталом, поскольку здесь много хороших программистов. В современном мире, где почти все становится зависимым от компьютерных наук, это важный актив.
Круглый стол «От идеи к результату: опыт инновационного взаимодействия бизнеса с наукой и образованием»
Владислав Мягков, компания «Эрнст & Янг»
Инновация – это создание нового продукта или технологии. Но тогда в рыночной экономике любая компания может считаться инновационной, поэтому возникает задача измерения инновационности компании. Существует два основных метода – статистический и рыночный. Для статистического метода главный источник данных – вклад в НИОКР и патентная статистика; для измерения существует стандарт ЕС, называемый Oslo Manual. Рыночный метод предполагает использование статистики инвестиций средней компании в данной области.
Инновационный бизнес есть во всех отраслях, но наиболее известный – это высокорискованный инновационный бизнес, где далеко не каждая инвестиция окупается. В Британии за последние 10 лет было снято 300 фильмов, но только тридцать из них оказались прибыльными. В американской киноиндустрии рекордсменом по доходности (~450%) стал фильм «Аватар», однако в относительном измерении на таком же уровне идут низкопробные фильмы ужасов, поскольку для их съемки нужно ничтожное количество средств, а продаются они неплохо.
Инновационный бизнес в сфере изобретений и новых технологий (СИНТ) – тоже высокорискованный бизнес. Во всех развитых странах, особенно в США, чем дольше разработка от идеи к промышленному внедрению, тем больше она финансируется бизнесом, но этот переход происходит постепенно. В России научные идеи финансируются исключительно государством, промышленные образцы – компаниями, а переходный уровень – «прослойка» – отсутствует.
Илья Лысенков, представитель компании «Оптоган»
Компания «Оптоган» занимается производством светодиодных ламп и была основана несколькими учениками академика Алферова в Финляндии. Она является вертикально интегрированной, то есть реализует весь цикл производства от научно-исследовательской работы до сборки и реализации конечной продукции.
НИОКР важен для компании, поскольку за два года стоимость условной единицы светимости светодиодных ламп упала с двадцати до трех долларов – есть пространство для постоянного развития. В 2011 году компания стала резидентом «Сколково», имеет базовую кафедру в ИТМО, взаимодействует с технологической платформой развития светодиодных технологий и реализовала совместный с МИФИ проект по ультрафиолетовым светодиодам. В сотрудничестве со «Сколково» был разработан световой модуль на керамической подложке Optogan X10. На примере данной компании инновации в стране действительно работают.
Алена Линдерс и Станислав Левкин, компания ATRIA
ATRIA – финская компания, на российском рынке она представлена брендом «Пит-Продукт». Из-за отсутствия сырьевой базы в России мясное сырье импортируется в замороженном виде, а перерабатывается здесь. Хотя особых технологических инноваций в обработке мяса нет, компании тем не менее удается совмещать науку и образование через интенсивные образовательные курсы для сотрудников. Организуются они на базе опыта нескольких иностранных университетов, таких, как университет Хельсинки, Датский технологический институт, Каталонский исследовательский институт.
Международный семинар «Финансирование исследований: существующие модели и новые возможности»
Андреас Шлютер, Союз фондов для развития науки в Германии, Германия
Можно выделить четыре основных тренда в немецкой науке: во-первых, рост третьего сектора, когда компании выделяют все большие деньги университетам, во-вторых, так называемая инициатива для лучших (excellence initiative), предполагающая выделение €2 млрд университетам и образовательным кластерам, в-третьих, краудфандинг, в-четвертых, предоставление налоговых льгот компаниям, финансирующим научные разработки в университетах в своих интересах.
Сергей Цыганов, Российский фонд фундаментальных исследований
РФФИ финансирует 16 тысяч проектов ежегодно на протяжении двадцати лет, а его совокупный бюджет составляет 8 млрд рублей. РФФИ сотрудничает с РЖД, «Русгидро» и «Роснано» на условиях софинансирования, а также поддерживает международное сотрудничество. Однако сейчас сомнения вызывает образование Российского научного фонда и будущая сфера его компетенций.
Олег Хархордин, ректор Европейского университета в Санкт-Петербурге
Историю научных отношений между Европой и Россией можно представить через призму трех последовательных эмоций: сначала страх (когда в начале 1990-х большинство международных инициатив было направлено на разоружение стран бывшего СССР), затем жалость (упадок науки в 1990-х) и, наконец, жадность как стремление преследовать свои интересы, а не помогать России из жалости.
В связи с чем в российской науке начинается новая эпоха международного сотрудничества – выживание сильнейших, где деньги от ЕС будут получать только самые высококлассные исследователи. В России же это знаменует необходимость умения играть в команде для того, чтобы эффективно добывать финансирование как от государства (например, мегагранты, средства которых сложно использовать), так и от индивидуальных капиталистов. Таким образом, четвертая эмоция, на которой может развиться российская наука, – тщеславие этих индивидуальных капиталистов.
Андреас Василахе, Университет Билефельда, Германия
Исследование в университетах Германии в принципе невозможно без финансирования со стороны. Государственное финансирование в науке растет, но оно идет в организации, занятые прикладными разработками. Научные же фонды по условиям работы вынуждают немецких ученых работать интернационально, а формат поддержки во многом определяет результат и направление научных разработок. Наконец, университеты подвержены огромной административной нагрузке вследствие большого количества маленьких технических задач.